Такая крайне необходимая разрядка наступала тогда, когда мы бывали в отряде, среди друзей и товарищей. Там все было родное и близкое. Пища казалась особенно вкусной, а аромат соснового леса действовал на нас, как целебный напиток из волшебного источника.
— Настоящий курорт, — шутили разведчики.
Человек все воспринимает в сравнении. И называть — даже в шутку — партизанскую жизнь курортом могли люди, исполненные глубокой радости от встречи с близкими друзьями. Какой там курорт, когда подолгу не видели хлеба, сахара, когда приходилось не спать по нескольку ночей подряд, осуществлять длинные утомительные переходы, мокнуть под дождем, не менять белья, когда парикмахер и баня были настоящей проблемой. И все же мы не опускались, не теряли человеческого достоинства. Ибо постоянно чувствовали биение пульса матери-Отчизны, на каждом шагу с нами была наша родная Коммунистическая партия.
Много проблем возникало в будничной жизни партизан в нестерпимо сложных условиях гитлеровской оккупации, но, пожалуй, самой трудной была проблема соли. Месяцами нам приходилось есть недосоленную или совсем несоленую пищу. Когда в августе 1942 года мы прилетели в отряд, партизанам почти каждый день давали несоленую конину. Что уж говорить о нас, вообще не привыкших к этому мясу, если оно даже партизанам-татарам казалось противным, хоть для них, как известно, конина — деликатес. Мы отваривали ее и, чтобы остудить (холодная конина немного напоминала буженину), заворачивали в тряпки, оставшиеся от парашютов, и закапывали на час-полтора в землю: после такой кулинарной процедуры конина казалась съедобнее и вкуснее.
Вообще проблема соли во время гитлеровской оккупации была чрезвычайно острой. Я пишу эти строки — и в памяти встает такой случай.
По прибытии из города в отряд я всегда наносил визит вежливости нашим радисткам. Во-первых, в их землянке можно было ознакомиться со свежими новостями с Большой земли. Во-вторых, тут всегда было весело: звенели мелодичные песни Марии Ких, симпатично, с акцентом щебетала испанка Ивона Африка, остроумно шутила Лида Шерстнева, тут можно было увидеть выпущенную девчатами «молнию». В-третьих… в-третьих, радисткой работала Аня Беспояско. Об этом третьем обстоятельстве я, честно говоря, не хотел упоминать (считая, что для объяснения моих частых посещений землянки радисток достаточно и двух первых обстоятельств). Но читателям могу объяснить: Аня Беспояско теперь моя жена.
Итак, в очередное возвращение в отряд я, как всегда, навестил милых радисток. Все они были на местах, кроме Ани. Расспрашивать было неудобно. Но для радисток «третье обстоятельство» не было секретом, и Мария Ких, поблескивая глазами, сообщила:
— Наша Аня стала инвалидом…
— Где она?
— Не беспокойся! Ничего страшного не произошло, — насладившись моим испугом, промолвила Лида Шерстнева. — Просто решила малость покуховарить. А ты же знаешь, какая она стряпуха? Варила черничный чай в котелке и доварилась до того, что вылила себе кипяток на руку. Помчалась к Цессарскому.
Не успел я расспросить, насколько серьезен ожог, как вдруг услышал за дверью знакомый, отнюдь не опечаленный голос:
— Девчата! Ура! Сегодня у нас праздник!
Она вошла в землянку, поддерживая покрасневшую руку, с сияющим лицом.
— Девочки! Смотрите! Обедаем с солью!
И начала аккуратно ссыпать с руки на стол крупицы соли, которой добрый доктор Альберт Цессарский хотел унять боль от ожога. Теперь понимаете, почему я, несколько позже, в отличие от других влюбленных, подарил невесте не букет цветов, а пачку соли…
В боях с карателями, при разгроме немецких имений мы, конечно, пополняли запасы соли. Но их нам хватало ненадолго, тем более что мы делились солью с местным населением.
Да и люди помогали нам. Здолбуновский подпольщик Леня Клименко, работая шофером заготовительной конторы, не раз, когда ему приходилось перевозить соль или сахар, сворачивал на партизанский «маяк» и оставлял там свой груз. А для того, чтобы оправдаться перед хозяевами, он «добросовестно» разделывал машину: разбивал кузов, в нескольких местах простреливал его. Ну кто не поверит, что напали партизаны и все забрали, а ему едва удалось спасти машину? Однажды он так увлекся этой операцией, что загорелся газогенератор. Леня еле потушил его, даже руки обжег. На целую неделю машина вышла из строя. А немцы объявили благодарность «отважному водителю» «за верность».
Как правило, соль со складов попадала к спекулянтам. Их называли «чумаками». Наживались эти паразиты изрядно, отнимали и у крестьянина последнее, что у него было. Как-то в конце 1943 года Медведев поручил Шевчуку и мне хорошенько «встряхнуть» спекулянтов, отобрать у них соль и отдать крестьянам. Стояли мы тогда на Полесье, на стыке Ровенщины, Волыни и Белоруссии. Деревни здесь были своеобразными перевалочными пунктами соли.
Несколько дней вели мы «следствие». Но «чумаки» не сдавались.
— Нет у нас соли, — утверждали они.
Примерно на третий день одна женщина обратилась ко мне:
— А вы позвольте нам поговорить с «чумаками» на сельской сходке. Мы их заставим сказать, куда они девали соль.
— Ну и досталось тогда спекулянтам!
— Надо их, ненасытных, кормить одной солью и ничего не давать пить.
— Нет, уж лучше посадить их на несоленую пищу, пускай знают, что значит хлебать щи без соли!
Подобные предложения сыпались одно за другим. И спекулянты не выдержали, начали называть тайные хранилища с солью. Целыми тоннами лежала она там, а люди изнемогали из-за недостатка ее в организме. Мы раскрывали хранилища и раздавали соль. Из окрестных сел потянулись в отряд, крестьяне с мешками. Трудно передать радость партизана, когда выпадал случай помочь родным людям.