Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Страница 128

128

— А нас, — вставил я, — раньше Сибирью пугали. Все говорили: «Советы всех украинцев загоняют в сибирские леса, и там они умирают от холода».

Кузнецов рассмеялся:

— Что же, я обещаю — силой затяну тебя в сибирский лес. Только боюсь, что тебе не захочется оттуда ехать назад. Пойми: это край будущего. Он еще покажет себя. Вот закончится война — и Сибирь прогремит на весь мир. Ты не можешь себе представить, сколько сокровищ спрятано в сибирской земле. И эти сокровища будут служить людям. Я вижу это время!

Он говорил увлеченно, даже с пафосом, но в его словах не было ничего искусственного, наигранного.

В такие минуты я всегда думал о том, как этот человек, который до самозабвения любит свою Родину, свой народ, может спокойно выслушивать хвастливые рассказы фашистских офицеров об их «веселых забавах» на захваченной земле? Как у него выдерживают нервы? Ему очень тяжело. В тысячу раз тяжелее, чем нам. Но он никогда не жалуется на свою судьбу, никогда не теряет присутствия духа. Он и нас всех подбадривает, зажигает на борьбу…

— Николай Иванович, — сказал я, — как бы хотелось потом, после войны, работать вместе!

— Что же, я не против. А пока что нам, очевидно, придется расстаться.

Я удивленно посмотрел на него.

— Понимаешь, наша миссия в Ровно, уже закончилась. Пройдет месяц-второй, и сюда придет Советская Армия.

— Но ведь отряд перебазируется на запад, и мы еще будем иметь возможность поработать вместе, ну хотя бы во Львове, — возразил я.

— Боюсь, что не успеем. Отряду предстоит совершить большой переход, и вряд ли он будет легким. К нему надо хорошо подготовиться. А если даже и успеет отряд до прихода наших войск перебраться в район Львова, то сразу там не развернешь широкой разведывательной работы. Потребуется время.

— И что же вы решили?

— Я решил не блуждать с вами по лесам и болотам, а немедленно отправляться во Львов и начать действовать. Уж очень хочется мне встретиться с губернатором Галиции Вехтером или хотя бы с кем-нибудь из его заместителей.

— А командование знает об этом?

— Я уже говорил с Медведевым и Лукиным. Пока они не дали согласия. Но и не отказали. Обещали все обдумать, посоветоваться с Москвой. Думаю, что Москва разрешит. Кстати, Лидия Ивановна тоже обещала поехать во Львов. Там у нее есть знакомая, и она дала мне ее адрес. Кажется, во Львове живет сестра Марии Ких. Словом, для начала есть где остановиться. И нужно спешить, так как не исключена возможность, что, добравшись до Львова, гауптман Зиберт попадет в плен к советским войскам.

Это был последний разговор с Николаем Ивановичем. Через несколько дней мы провожали его в путь. «Оппель-капитан», не раз колесивший по ровенским улицам, был сейчас как новенький, его перекрасили и отполировали до блеска — не к лицу франтоватому немецкому гауптману разъезжать на грязном, обшарпанном лимузине.

Как всегда, Николай Иванович был подтянут, строен. Высокого роста, с продолговатым, волевым лицом, с большим лбом, над которым аккуратно зачесаны вверх густые светло-русые волосы, с серыми холодными глазами, ровным носом и слегка выдавшейся нижней челюстью, Пауль Зиберт даже нам казался «чистокровным арийцем». Он блестяще владел искусством перевоплощения, и не раз товарищи говорили ему, что театр потерял в уральском инженере редкостного актера.

Кузнецов сел с Яном Каминским и Ваней Беловым в автомобиль и, улыбнувшись уже не равнодушно-холодными, «зибертовскими», а теплыми, ласковыми, кузнецовскими глазами, помахал нам рукой и воскликнул:

— Не вешать носов, хлопцы! До скорой встречи!

Машина, сопровождаемая конными разведчиками, тронулась в путь, а мы стояли, глядели ей вслед, и мысли каждого в это мгновенье были о нем. Что ждет его впереди? Какие подстерегают неожиданности? Ни у кого из нас даже и в мыслях не было, что больше не придется встретиться с Кузнецовым. Но все мы очень хорошо понимали, что положение, в которое он ставит себя, чрезвычайно рискованное. Однако мы были уверены, что он победит. Ведь он всегда побеждал, находил выход из любой ситуации.

И вспомнилась, как мы доставляли в Ровно нашу радистку Валю Осмолову — «казачку» — вместе с радиоаппаратурой.

И еще один случай всплыл в памяти. Мы едем в «оппель-капитане» на партизанский «маяк». На переднем сиденье, рядом с шофером Колей Струтинским, — Николай Иванович Кузнецов в форме гауптмана, прикрытой дождевой накидкой, сзади — Миша Шевчук и я. Уже наступили сумерки, и Коля включил фары. При выезде из города луч света упал на большой щит, на котором выделяются слова: «Ахтунг! Ахтунг!»

— А ну, останови, — говорит Кузнецов Струтинскому.

Он читает объявление и тут же переводит его нам:

— «Внимание! Внимание! Всем офицерам, солдатам и другим немецким гражданам ехать в Луцк после восьми часов вечера не разрешается. Это опасно. На дорогах действуют бандиты. Ровенский гебитскомиссар Беер».

— Что делать? — спросил Струтинский.

— Как что? — удивился Кузнецов. — Газуй дальше, это нас не касается.

Не успели мы отъехать от города километров пять, как наскочили на фашистов. Они суетились вокруг сожженного моста, пытаясь отремонтировать его. Заметив нашу машину, окружили ее со всех сторон и стали горланить:

— Какого черта претесь? Не видели предупреждения гебитскомиссара? Тут полно бандитов, а они ночью едут в Луцк. А ну, поворачивай назад!

Надо было видеть, как вспыхнул Кузнецов. Он стрелой выскочил из машины и накинулся на саперов:

— Вы чего орете? Не видите, кто едет? — С этими словами он откинул полу накидки, и под ней заблестели ордена и медали. — Вы — тыловые крысы! Я еду с фронта, где ежедневно гибнут сотни лучших сынов фатерлянда, а вы испугались трех бандитов и по всей дороге развесили предупреждения! Кто у вас здесь старший? Давайте его сюда!

128