— Пошли, бабоньки, обратно.
— Чего это?
— А того, что не наша это машина.
— Откуда ты взяла?
— Да вижу. Посмотрите-ка: разве на нашей есть брезентовая будка?! И что-то не видно, чтобы она сбавляла скорость. Несется как сумасшедшая.
— И что себе этот председатель думает? — вырвалось у другой женщины. — Тут сколько добра лежит, а он — ни подводы, ни машины.
Они уже направились в обратный путь, как вдруг услыхали женский крик. Ошеломленные, остолбенели посреди поля, не понимая, что происходит. Казалось, кто-то приковал ноги к земле, и невозможно их оторвать и бежать туда, к дороге, к машине, откуда женский голос взывал о помощи.
Все остальное произошло с такой молниеносной быстротой, что они не успели опомниться. От кузова грузовика отделился какой-то большой предмет и полетел в кювет. И, словно связанная с ним неведомой силой, неистово крича, вырвалась из чьих-то рук и на полном ходу выпрыгнула из машины женщина. В тот же миг все вокруг заглушила автоматная очередь.
А потом стало совсем тихо, словно кто-то залил уши воском, и даже гула автомобильного мотора не было слышно. Но вот сверху, из поднебесья, долетел нежный журавлиный плач. Он словно пробудил женщин от кошмарного сна, и они, сорвавшись с места, побежали, побежали туда, где еще минуту назад случилось что-то потрясающее, невероятное. А может, это был призрак, появившийся, как зыбкое, обманчивое эхо кровавых дней оккупации? О, как хотелось им, чтобы так оно и было, чтобы то, что видели их глаза и слышали уши, оказалось галлюцинацией!
Но это был не призрак — это была правда: вот здесь, на шоссе, только что было совершено преступление, и они невольно стали его свидетелями.
Машины уже не видно — она исчезла вдали, а на обочине, откинув голову и рассыпав по брусчатке золотистые волосы, лежала женщина. К тому месту, где еще совсем недавно билось сердце, она прижимала рукой маленькую лакированную сумочку, по которой стекали два пурпурных ручейка. Лицо женщины, красивое и нежное, изуродовано ужасной гримасой. Большие серо-голубые глаза застыли, прикованные к бездонной небесной лазури.
Во рву, отделявшем шоссе от свекловичной плантации, они увидели другую — ту, которая раньше померещилась им каким-то непонятным предметом. Русоволосая тоненькая смуглянка, она казалась еще совсем юной, и не верилось, что может найтись в мире существо, способное по-звериному надругаться над этим хрупким созданием, украсть у него жизнь и так вот просто, как лишнюю, никому не нужную вещь, вышвырнуть на полной скорости за борт автомашины.
— Ой, люденьки, лихо какое!
Словно полоснул кто-то чем-то острым по сердцу, и оно, перерезанное надвое, извергло из себя окровавленный сгусток боли и жалости к этим двум несчастным женщинам, которых неизвестно за что постигла такая горькая участь.
Со слезами на глазах пели скорбно реквием…
Ответственный работник Комитета государственной безопасности полковник Сташко, тот самый, который в 1942 году помогал своему коллеге по работе Дмитрию Николаевичу Медведеву формировать специальный партизанский отряд и лично знал многих наших разведчиков, находился в служебной командировке в Проскурове — областном центре Подолья.
Бои на этих землях уже отгремели: советские войска победно шли на запад, неся свободу народам европейских стран. Но здесь, на освобожденной от фашистской нечисти территории, не было еще спокойно. В лесах, в подземных укрытиях замаскировалось и время от времени давало о себе знать националистическое охвостье. С ним сотрудничали замаскированные агенты фашистской разведки, специально оставленные для подрывной работы. Была и другая категория врагов: предатели всевозможных мастей — вчерашние старосты, переводчики, шуцполицаи, продавшиеся за тридцать сребреников оккупантам, но не успевшие с ними бежать. Они, возможно, и рады были бы остаться незамеченными, приспособиться к советской действительности, но слишком уж много бед натворили. Чувствуя свою обреченность, они способны были на любую подлость, лишь бы спасти себя, скрыть свое прошлое — даже ценою жизни честных людей.
На освобожденной земле шла другая война — война без линии фронта. Война, жертвами которой становились советские люди — не только те, кто принимал в ней непосредственное участие, и те, кто занимал ответственные посты, но и обыкновенные мирные граждане.
Полковник Сташко допоздна засиделся в небольшом кабинете, отданном в его распоряжение. На столе перед ним лежала целая гора папок, а в них — дела, и каждое из них было отпечатком какой-то части этой войны без линии фронта. Человек практичный, с богатым жизненным опытом, он был специально откомандирован сюда, чтобы по каждому делу совместно со здешними чекистами прийти к окончательному выводу.
Папки… Папки… Коротенькие заметки и подробные пояснения, списки, справки, характеристики, служебные удостоверения и фотографии… Он никогда не мог оставаться равнодушным к ним — ни в далекие годы гражданской войны, когда его, еще молодого чекиста, партия направила на борьбу с бандами белогвардейцев и анархистов, ни теперь, когда приходится вплотную сталкиваться с отголосками великой битвы с фашизмом, путь которой пролег и по этой земле. Всегда ему казалось, что он перелистывает страницы человеческой жизни, сложные, написанные разными почерками судьбы. Каждый листок осматривал и перечитывал, каждое дело обдумывал и старался взвесить все обстоятельства — от больших до мельчайших, прежде чем поставить окончательный диагноз…