— Когда мы надежно осядем в Ровно, — говорил мне Дмитрий Николаевич Медведев, — тогда нужно будет серьезно приняться за Здолбунов. Пока что мы довольствуемся неполными, случайными данными. Красноголовец со своими товарищами ведет большую работу, передай им благодарность от командования отряда и от меня лично. Но не забывай, что нам нужно наладить постоянное, — командир особо подчеркнул это слово, — наблюдение за всем, что делается на Здолбуновском железнодорожном узле. Кстати, советую тебе познакомить Кузнецова, Струтинского и Шевчука со здолбуновскими товарищами. Понятно, не со всеми, а с Шмерегами, Бойко, Красноголовцем. Может статься, что нашим ребятам придется оставить Ровно, тогда они могли бы перебраться в Здолбунов. Понял?
— Так точно, товарищ командир!
— Только помни: о том, что обер-лейтенант Пауль Зиберт на самом деле наш Кузнецов, может знать только очень узкий круг людей.
— А может, вообще не следует никому открывать подлинное лицо Пауля Зиберта? — спросил я.
— Нет, этого тоже не нужно делать. Для населения Пауль Зиберт — оккупант. Как тяжело советскому разведчику, что все принимают его за врага, и какой отрадой для него станут даже короткие встречи с советскими патриотами! Это один, так сказать, психологический, моральный фактор. Но есть и другой, не менее важный. Обстоятельства могут сложиться так, что Пауль Зиберт окажется изолированным от отряда и от вас. Если у него не будет надежных знакомств среди местных людей, его положение может стать катастрофическим. В Ровно такие знакомые у него уже есть, а теперь ему стоит познакомиться со здолбуновскими подпольщиками.
…Морозным январским днем перед домиком братьев Шмерег, позвякивая звоночками, остановились сани, запряженные парой борзых вороных лошадей.
— Анастасия Тарасовна, — крикнул я хозяйке, вышедшей во двор, — принимайте гостей!
— Пожалуйте, пожалуйте, — приветливо заговорила женщина, но внезапно изменилась в лице: помрачнела и испуганно взглянула на меня.
Я понял ее взгляд. Она увидела немецкого офицера, который в сопровождении двух веселых полицаев входил через калитку во двор.
— Не волнуйтесь, Анастасия Тарасовна, — шепнул я хозяйке, — это свои. Приглашайте в дом, и я вам все объясню.
— В дом? Немца? — проговорила женщина. — Никогда в жизни не приглашу. Пускай сам идет, а от меня он приглашения не дождется.
Николай Иванович слышал эти слова, но сделал вид, что не понял, и, не обратив никакого внимания на хозяйку, распахнул дверь дома. Когда она закрылась за ним и его неотступными спутниками, Анастасия Тарасовна сердито спросила:
— С чего это вы немца ко мне привели?
Я улыбнулся:
— Да это не немец, дорогая Анастасия Тарасовна, это наш товарищ, тоже партизан. И те хлопцы — партизаны.
— А где вы его выискали, такого?
— Он вместе с нами прилетел из Москвы. Хорошо знает немецкий язык…
— Что-то не верится мне. Смотрите, он мог прикинуться, чтобы войти в доверие к вам, а там, чего доброго…
— Идемте же в дом, Анастасия Тарасовна, ей-богу, это наш, советский человек, чистокровный русак.
И даже когда в доме Кузнецов заговорил с нею на чистом русском языке, когда начал расспрашивать о ее житье и расхваливать ее брата Колю, она с недоверием глядела на его офицерский мундир, погоны и орден Железного креста.
С опаской отнеслись к незнакомцу и братья Шмереги, которые вскоре пришли с работы. Сергей, правда, скорее увидел в Пауле Зиберте своего человека, а Михаил вел с ним долгую беседу на разные темы, расспрашивал подробно про Сибирь, Урал и Москву. Наконец и он убедился, что имеет дело с настоящим советским разведчиком, и когда Настя, отозвав его на кухню, начала высказывать свои опасения, он даже прикрикнул на нее:
— Чего ты прицепилась! Не видишь разве, что это не немец, а советский партизан? Таких бы нам побольше, мы тогда показали бы проклятым фрицам!
— А что про нас соседи скажут? Что Шмереги породнились с гитлеровцами? Пойдет по городу слух, что к нам немецкий офицер в гости ходит. Ведь люди начнут отворачиваться от нас, бояться начнут…
— Пускай сегодня о нас что угодно болтают, но я верю — придет пора, когда Шмереги гордиться будут таким знакомством.
Об этом разговоре Михаил Шмерега рассказал мне спустя много лет. Мы сидели на скамеечке в его саду, под старой грушей, и вспоминали те годы. Я слушал рассказ своего седоголового собеседника и слышал в его словах гордость — гордость от того, что в годину лихолетья он со своей семьей был среди тех, кто помогал славному советскому разведчику Николаю Ивановичу Кузнецову.
Петр Бойко, которого вскоре привел Сергей Шмерега, в противоположность своим родственникам не удивился, увидав у них в доме немецкого офицера, а когда я познакомил с ним Кузнецова, сразу же поверил, что перед ним советский разведчик. Николай Иванович уже знал, что Бойко заведует засолочным пунктом и что он предложил нашему отряду пользоваться услугами его предприятия, Поэтому, знакомясь с Петром, Кузнецов спросил:
— Ну, как там насчет соли?
— А вам уже сказали? — обрадовался Бойко. — В любое время можно отгрузить. И не только соль. Есть в нашей заготконторе и сахар, и крупа, и мука. Наши заготовители ездят во все концы и могут привезти все, что угодно. Так, пожалуйста, если что нужно, — говорите.
— А как вы будете отсылать все это нам?
— Это уж не ваша забота. У нас есть гараж, а среди шоферов можно найти своего парня. Если разрешите, я возьму на себя это дело, и увидите, все будет в порядке.