Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Страница 24

Впервые к Ивану мы пришли с его младшим братом Колей осенью сорок второго года. Он встретил нас приветливо, хорошо угостил, даже не поинтересовавшись, откуда мы пришли и что собираемся делать в городе. Но Коля сам сразу же после завтрака открыл брату карты:

— Вот что, Иван. Таиться от тебя не станем. Мы с приятелем — партизаны, месяц назад прилетели из Москвы, и здесь у нас дел по горло. Каких — сам понимаешь.

— А ты не шутишь? — не поверил Иван. — Немцы ежедневно сбивают сотни советских самолетов, как же вам удалось так просто прилететь сюда? Тут что-то не то.

— Нет, это не шутка. Вот посмотри газету и сам убедишься, что мы действительно прибыли из советской столицы.

Коля вытащил из кармана аккуратно сложенный номер «Правды», развернул его и положил на стол перед Иваном. Но газета не убедила Приходько-старшего.

— Это не доказательство, — сказал он. — За месяц «Правда» могла сюда попасть и другим путем.

— Тогда смотри, — не выдержал Коля и бросил на стол новенький наган. — Этого тебе мало? Вот еще гранаты, — он опорожнил карманы. А потом обернулся ко мне: — И ты выкладывай свое добро. Пусть видит, пусть знает, кто мы такие и откуда свалились на его голову.

Иван Тарасович спокойно взял одну из гранат, внимательно осмотрел ее со всех сторон, потом вторую, третью… Покрутил в руках мой ТТ, отыскал номер, дату выпуска — 1942 и, ничего не сказав, отдал нам оружие.

— Ну и что? — спросил Коля.

— Шут вас знает, может, и правда из Москвы. Только мне кажется, что нечего вам тут делать. Лучше давайте, хлопцы, ваши игрушки, мы их продадим, выручим хорошие деньги, а вы устроитесь на нашу «Сухорувку»… Зачем вам голову морочить с этими партизанами?

Помните, Иван Тарасович, этот разговор? Помните, как вы уговаривали нас отказаться от борьбы и зажить тихой, спокойной жизнью? Может, на вас повлияли хвастливые слова геббельсовской пропаганды о том, что большевики уже окончательно разбиты, что все экономические центры России заняты немецкими войсками, и поэтому вам в самый разгар войны, осенью сорок второго года, трудно было поверить нам. Парашютисты? Из Москвы? Да еще бороться с гитлеровцами здесь, в Ровно, в «столице» Украины, где помещается резиденция самого гаулейтера Коха, кишащей агентами гестапо и всяких других тайных служб? Не такие ли мысли роились тогда в вашей голове, дорогой Иван Тарасович? Но вы всегда были умным человеком и не дали себя одурманить ядом фашистской пропаганды. Вы согласились побывать в нашем отряде, даже выписали себе, как фольксдойче, в гебитскомиссариате, командировочное удостоверение «для проведения немецкой агитации в селах» и направились с нами в Сарненские леса. Тут вы увидели наших друзей-десантников, вооруженных новенькими автоматами и ручными пулеметами, наших командиров в военной форме, радистов, которые, растянув кабель по лесу, выстукивали что-то на специальных аппаратах, вы познакомились с жизнерадостными, отчаянными ребятами, разговаривали с Николаем Ивановичем Кузнецовым и Дмитрием Николаевичем Медведевым, и пелена, закрывавшая ваши глаза, спала навсегда. Помните, как вы сказали тогда Медведеву:

— Я все понял. Мне очень нравится ваша фирма (так и сказали «фирма»). Что я должен делать?

— Помогать партизанам — брату и этим ребятам, — ответил командир, указывая на Николая Ивановича и нас.

Так вы, Иван Тарасович, стали нашим верным помощником. И когда теперь приходится мне встречаться со своими боевыми друзьями — Николаем Струтинским, Михаилом Шевчуком и другими медведевцами, когда мы вспоминаем события более чем двадцатилетней давности, мы всегда с благодарностью говорим о вас и вашей Софье, которые дали нам приют в своем доме на Цвинтарной, 6 и вместе с нами приближали время победы советского народа над немецко-фашистскими захватчиками.

Мы вспоминаем теплым словом и Казимира Иосифовича Домбровского — верного друга Казика, небольшое жилище которого с первых же дней нашего пребывания в Ровно служило надежным убежищем Николаю Ивановичу Кузнецову и всем нам.

Здоровье Казика было плохим, у него была больная нога, и поэтому он нигде не мог устроиться на работу. В тесной квартирке по улице Гарной, 20 он устроил шорную мастерскую и зарабатывал там жалкие гроши на содержание жены и мальчика. Дом, где жил Домбровский, был настолько непривлекательным и бедным, что Кузнецов среди бела дня не мог зайти туда — это могло вызвать подозрение соседей.

Предложил нам свои услуги и лучший друг Казика — Юзеф Боган. У него был добротный пятикомнатный особняк, удобный тем, что в нем — три выхода на разные улицы.

Казик познакомил нас также с Леней Стукало и его неунывающей, энергичной красавицей женой — Надей. Мы стали бывать у них на квартире, а Надя не раз появлялась с Николаем Ивановичем в обществе немецких офицеров.

Активной подпольщицей стала и Мария Левицкая. О ней мы узнали еще в отряде от ребят, которым посчастливилось бежать из лагеря военнопленных и найти нас.

— В лагере, — рассказывали они, — мы посменно работали на очистке ассенизационных ям и вывозили нечистоты в бочке за город. Там мы часто встречали двух женщин, приносивших нам еду. Они и посоветовали нам, как организовать побег, и дали свой адрес. Мы воспользовались их советом. Товарищи вывезли нас за город в бочках из-под нечистот, мы дождались вечера и пришли по указанному адресу. Нас встретила приветливая, доброжелательная женщина — Мария Левицкая, которая со своей соседкой Верой Гамонь помогла нам бежать из плена. Женщины дали нам переодеться, хорошо накормили. Мы отдохнули и стали пробираться в Сарненские леса. Если будете в Ровно, обязательно зайдите на улицу Крутую, 11.