Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Страница 78

— Нет. Уже нет…

— А куда же вы его девали? Продали, что ли?

— Не перебивайте, — обиделся Вайнер. — Чуточку терпения. Сейчас расскажу. Это интересная и трагическая история.

Он прошелся по комнате, пригубил бокал и сказал:

— Было это в декабре прошлого года. Мы с подполковником Райсом, имперским советником связи, возвращались из Киева…

И тут я все понял. Это тот самый майор, которого мы с Колей Струтинским видели у госпиталя. Тот самый, которому удалось бежать во время «подвижной засады». Владелец пистолета, которым только что похвалился обер-лейтенант Зиберт.

— На Киевском шоссе, — продолжал Вайнер, — вечером на нас напали партизаны. Все погибли в перестрелке. А я был ранен и чудом спасся. Пистолет же потерял.

— Каким образом вы остались в живых? — спросил Конрад.

Майор косо посмотрел на гестаповца:

— Не буду преувеличивать — это привычка охотников и рыбаков, — я выпустил в бандитов две обоймы. Мне удалось их напугать, и они начали разбегаться. Но меня ранило в руку…

Он показал рану на правой руке. Я подумал: «Это, наверно, работа Бориса Сухенко, он первым подбежал к этой машине…»

— А как же все-таки вы выбрались живыми из этой ловушки? — продолжал свое гестаповец. — Там, господа, насколько мне известно, были не только майор Вайнер и подполковник Райс. Тогда же погиб и имперский военный советник на Восточном фронте граф фон Гаан. Очень порядочный человек. Все погибли, а вы спаслись. Странно…

— Можете не сомневаться, в плен я не сдался, и партизаны меня не завербовали, — сердито отрезал Вайнер. — Я, раненный, по кювету добрался до моста, за полкилометра от места катастрофы, и там спрятался от бандитов. Партизаны пошумели, постреляли и исчезли. А я на попутной машине приехал в Ровно. Более трех месяцев пролежал в госпитале. Много крови потерял. Но счастье не обошло меня стороной. Вот сижу с вами. А мой лучший друг подполковник Райс и еще два офицера из нашей машины погибли. Вот такая история приключилась со мной и моим пистолетом. Я даже номер его помню, он записан в зольбухе.

Вайнер вытащил документ и назвал номер.

Тут же поднялся Николай Иванович.

— Очень интересная история, господа, — спокойно сказал он. — Я просто заслушался рассказом господина майора. Мой «вальтер» чувствует себя лучше, совсем по-другому. Спокойнее. А номер, — Кузнецов посмотрел на пистолет, — номер намного больше вашего.

Он засунул пистолет в кобуру и произнес:

— Выпьем, господа, за талантливых и мужественных людей, таких, как наш многоуважаемый майор Вайнер…

— …и обер-лейтенант Зиберт, — добавил подполковник, который все время не переставал жевать.

Офицер рейхскомиссариата, тот, что в начале вечера провозглашал пространный тост, стремясь угодить подполковнику, поддержал его:

— Да-да, за здоровье обер-лейтенанта, которому выпала честь быть на приеме у герра гаулейтера.

Все зааплодировали.

Снова пошли тосты. И только когда хозяйка завела патефон, отодвинули стол и начали танцевать, тосты прекратились. Мужчин было много, а дама одна. Поэтому она меняла партнера по очереди. Пока пара танцевала, остальные разговаривали между собой о разных делах. Ненасытный подполковник, удовлетворив наконец свой аппетит, подошел к Кузнецову, который стоял возле патефона и менял пластинки, и спросил:

— Так вы беседовали с гаулейтером Кохом?

— Да, господин подполковник, — четко ответил Кузнецов.

— Зачем так официально, милый друг? Сейчас нет обер-лейтенанта и подполковника. Есть друзья: старший и младший. У меня такой сын, как вы. Вас где ранило?

— Под Сталинградом.

— Вы были под Сталинградом? — подполковник с особым уважением посмотрел на Кузнецова. — Сталинград — это еще не поражение Германии.

— И я так думаю, господин подполковник.

— Ах, Пауль, оставьте эту официальность и разрешите мне называть вас на «ты».

— Пожалуйста.

— Операция, которая вскоре начнется, будет блестящим реваншем за наш сталинградский тактический просчет. Под Сталинградом мы не учли одного обстоятельства: зимы. Наши генералы не сделали должного вывода из московской неудачи, когда русский мороз оказался сильнее наших танков. Точно так же произошло под Сталинградом. Теперь же лето, и никакая сила не сможет устоять перед могуществом нашей техники, перед мужеством наших доблестных солдат.

— Герр гаулейтер говорил мне об этом. — сказал Зиберт. — И знаете, о чем я теперь думаю? О том, что сейчас нам уже и русских морозов нечего бояться. «Тигры», «пантеры», «фердинанды» — разве мороз их остановит?

— Верно, верно, мой мальчик. Под Курском сейчас сосредоточивается такая масса техники, какой не знала история войн. Скажу тебе искренне, — пусть это останется между нами, — ставке фюрера из надежных источников стало известно, что союзники России в этом году не собираются открывать второго фронта. И теперь под Курск перебрасываются дивизии из резерва верховного командования. Что же касается «тигров», «пантер» и «фердинандов», то я собственными глазами видел их на испытательном полигоне.

И, не ожидая вопросов Зиберта, подполковник начал рассказывать ему о технических качествах новых военных машин и о том, как они себя вели во время испытаний.

О «тиграх» мы располагали более или менее достоверной информацией. «Пантеры» же оказались не самоходными орудиями, как мы предполагали, а тоже танками с большей скоростью и лучшими маневренными качествами, чем у «тигров». А самоходные орудия назывались «фердинандами».