Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Страница 102


К оглавлению

102

Каждый из нас верил: Жорж никогда не станет предателем. И все-таки положение, в котором оказалась наша группа, было сложным.

Особенно тяжело переживал арест брата Николай Струтинский. Он не мог себе простить, что сам не пошел на берег речки.

Коля Струтинский! Всегда, как бы трудно нам ни приходилось, в какое бы положение мы ни попадали, он оставался верным себе, своему долгу советского разведчика.

Я думал о нем в те тяжелые минуты, когда гестаповцы пытали его брата, — и память переносила меня на несколько месяцев назад, в скорбные мартовские дни, когда от нестерпимой боли сжимались сердца партизан: не стало Марфы Ильиничны Струтинской — она погибла, возвращаясь из Луцка, с боевого задания.

Всегда, когда мы приходили в отряд, она, как заботливая мать, встречала нас, согревала своим теплом и лаской.

— Ну как там Миколка мой?! — спрашивала, когда сын ее оставался в городе. — Держится?

— Держится, мама.

— Хорошо, — радовалась. А прощаясь, предупреждала: — Вы там берегитесь, хлопчики. Храни вас господь от всякой беды.

Сама же не уберегла себя…

Тяжело, ой тяжело. Особенно же ее старшему сыну — Николаю. Найдутся ли слова, которые бы его утешили в этом невыносимом горе? А есть еще и младшие — Ростислав, Жорж, Володя, Катя, Славик… Он старший, он должен затаить в себе боль, поддержать меньших, не дать им впасть в отчаяние. Да и отцу в эти тяжелые часы и дни он должен быть первой опорой.

А как с разведкой? Не вывела ли его эта утрата из душевного равновесия? Сумеет ли он, как и раньше, оставаться хладнокровным среди тех, кто навсегда разлучил его с самым близким и дорогим человеком? Ведь может случиться, что в момент какого-то сильного напряжения (а такие моменты в нашей разведывательной практике случаются часто) вдруг не выдержат нервы и прорвется наружу то, что должно оставаться там, внутри.

Долго думал над этим Дмитрий Николаевич, никак не осмеливался снова посылать Николая в город. Советовался с Лукиным, Стеховым, Кузнецовым. Спрашивал о Николае у меня, у Шевчука.

А мы? Разве могли мы представить себе нашу группу без него? Нет. Мы были уверены, что он найдет в себе силы побороть горе и вернуться в ряды разведчиков.

Разведчик… Иногда казалось, что у Струтинского какой-то врожденный талант разведчика.

Мне и многим товарищам, которых высадили во вражеском тылу с самолетов, пришлось пройти хоть и не долгий, но достаточно насыщенный курс учебы, политической закалки, военной подготовки. И попали мы сразу же в организованный отряд, возглавляемый опытными чекистами. Было с кем посоветоваться, было у кого учиться, было кому руководить всеми нашими действиями.

Николаю же никто не читал лекций по военному делу, никто не преподавал ему политических дисциплин, никто не давал уроков разведывательного искусства…

Он вырос на Ровенщине. В тяжелых условиях шляхетского господства, дефензивы и пацификации формировалось его сознание, закалялся характер.

Перед ним, как и перед сотнями тысяч его земляков, сентябрь тридцать девятого открыл двери в новый мир — без грабителей и нищеты, в мир свободы, правды и добра человеческого. Он полюбил этот мир и понял, что жить без него не сможет.

Но вот поползла по земле фашистская чума, оставляя за собой пепелища и слезы народные. Неужели всему конец? Неужели опять закабаление — еще более жестокое и кровавое? Покориться? Стать рабом? Нет, этого никогда не будет! После того как почувствовал себя полноправным человеком, как увидел начало обновления родного края, — он не преклонит колени. И каким бы грозным ни был враг, какой бы жестокой ни была борьба, Николай возьмет в руки оружие, встанет на защиту своего Отечества.

Всех нас удивляла железная выдержка Николая, его сила воли, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке и найти правильный выход.

Еще до прихода семьи Струтинских в наш отряд Николай и Ростислав, бродя с оружием по хуторам, зашли как-то в пустую хату, залезли на чердак и, сделав в крыше отверстие для наблюдения, растянулись на душистом сене. Вечером они заметили, что к хате приближается группа полицаев.

— Будем сидеть тихо, — предложил Ростислав. — Они увидят, что в хате никого нет, и уйдут.

— Чует мое сердце, без стычки не обойтись, — сказал Николай. — Подготовь пулемет, Ростислав. Когда нужно будет, я дам команду.

Полицаев было человек десять. Они послали одного проверить, есть ли кто в хате. Тот осмотрел сени, кладовую, комнаты и возвратился к своим.

— А на чердак заглядывал? — спросил старший.

— Нет. Какого черта я туда полезу?

— Иди посмотри. Может, там кто-то прячется. Увидишь кого-нибудь, вытаскивай за чуб и — сюда. Только не вздумай убивать. Оставь на вечер, чтобы было кем позабавиться.

На чердаке было темно, но, когда в сенях открылась дверь, тонкий пучок света пробивал себе сюда дорогу. Братья слышали, как полицай подошел к лестнице, что-то пробормотал и, посапывая, словно кузнечный мех, полез вверх.

«Только бы попасть, только бы не промахнуться, — подумал Николай, стискивая в руках гранату. — А Ростислав пусть даст очередь по стоящим во дворе. Главное — никого не оставить в живых. Узнают нас — неизвестно, что будет с семьей».

В этот момент в отверстии появилась голова полицая. Николай нажал на курок. Выстрелил, и незваный гость, даже не вскрикнув, полетел вниз.

— Ростислав, давай! — скомандовал Николай.

Застрочил пулемет. В одно мгновение он скосил трех полицаев.

Услышав выстрелы, Жорж, Володя и отец, находившиеся неподалеку от хутора, прибыли на помощь. Полицаи бросились наутек. Трофеи были богатые: четыре винтовки, автомат, пистолет и несколько гранат. Дальнейшее пребывание на этом хуторе стало опасным, и семья Струтинских покинула его.

102