Пауль Зиберт не сразу соглашается с предложением майора.
Он непременно должен сегодня же вернуться в Ровно, ему вечером предстоит важная встреча… Но майор Вайнер настаивает на своем, умоляет, чуть ли не плачет. И Пауль Зиберт соглашается, он жертвует встречей, хотя от нее многое зависело, жертвует ради друга, который своей сердечностью и радушием растрогал его до слез.
Я не был свидетелем этой сцены. Но когда впоследствии Кузнецов во всех подробностях, как подлинный артист, разыграл ее передо мной, изображая то обер-лейтенанта Зиберта, то майора Вайнера, я с неподдельным восхищением смотрел на него, гордясь, что мне выпало счастье встретить такого учителя и друга.
И трезвый майор Вайнер не отличался молчаливостью. Что же сказать о нем после нескольких стопок крепчайшего венгерского коньяка да еще трех-четырех бокалов французского шампанского? Его словно прорвало. Опять изложил свою родословную: вспомнил родителей, бедную, обиженную природой сестру Карлу, вспомнил и то, как стал инженером фирмы «Золинген» и как приобрел славу «дегустатора оружия». Не обошел разговорчивый майор и стычки с партизанами, во время которой он проявил образец подлинной неустрашимости и героизма. И после всех этих заслуг перед фюрером и фатерляндом его («О, какая несправедливость! Какая несправедливость!») запихивают в эту дыру.
— За что, я спрашиваю, за что такая немилость ко мне? — жалобно восклицал он.
И Зиберт ему сочувствует. Да, майор Вайнер заслуживает гораздо большего. Такие, как он, составляют гордость арийской расы, и место им не здесь, а там, где решается будущее великой Германии. Он, Зиберт, это давно уже понял, еще при их первой встрече на квартире фрейлейн Лисовской. И по возвращении в Ровно — в этом майор может не сомневаться — обер-лейтенант Зиберт пустит в ход все свои связи с влиятельными людьми, чтобы выхлопотать своему другу должность, которая открыла бы широкий простор для проявления всех его блестящих способностей.
Как бы мимоходом Кузнецов начал расспрашивать Вайнера о местных делах. Майора не нужно было тянуть за язык. Он сказал, что в городе, слава богу, спокойно, на станции тоже не было пока никаких эксцессов, и если где-нибудь на линии случаются неприятности, то нечего искать следов в Здолбунове.
Кузнецов делал вид, что внимательно слушает, а сам глядел на зажигалку, лежавшую перед ним на столе.
Как же она попала к майору? Вайнер еще в комендатуре похвастался ею, предложив Зиберту закурить. Но сразу же после встречи Пауль не хотел особенно расспрашивать о ней, он только осмотрел ее, несколько раз в знак восхищения покачал головой и вернул хозяину. Зато теперь настал подходящий момент вернуться к ней.
Зиберт берет в руки зажигалку, нажимает сбоку. Отскакивает крышка, звучит мелодия вальса, колеблется в воздухе язычок голубого пламени.
— Так ты говоришь: тебе привезли ее из Вены? — вопросительно взглянул он на Вайнера. — А знаешь, точь-в-точь такую же зажигалку я видел у одного знакомого гауптмана. И даже буквы эти — «Б. Я.» — были на ней выгравированы. Бременштальф Якоб. Это — его монограмма. Дней десять назад парня направили на Восток, куда-то в район Курска. Так, может, это он сделал тебе такой подарок?
— Как ты сказал: дней десять назад на Восток? Ну и раззява же твой знакомый гауптман, — с хохотом проговорил Вайнер. — Ты знаешь, он потерял ее у нас на перроне.
— А ты нашел?
— Ну, не я. Тут у нас один белобрысый русский — Иванов, служит бригадиром уборщиков. Он и подобрал зажигалку твоего Бременштальфа.
— И принес ее тебе?
— Дожидайся от них, пока принесут. Неделю назад захожу в общежитие бангофжандармерии. Открываю дверь комнаты, где живет Иванов. А он босой моет пол. Увидел меня и как ужаленный подскочил к столу и прикрыл рукой какой-то блестящий предмет. «Что там у тебя?» — спрашиваю. А он молчит. Я еще раз. «Ничего», — отвечает. «Как это ничего?» — говорю, подхожу и поднимаю его руку. А под нею — эта зажигалка. «Нашел», — говорит. «Врешь, украл». — «Ей-богу, нашел на перроне». — «Не ври, — говорю, — ты украл ее у немецкого офицера и за это будешь отвечать. Давай ее сюда. И если кто-нибудь спросит, не находил ли зажигалки, скажешь, что нет». Так эта оригинальная штучка попала ко мне. Ба, да я забыл показать тебе мою коллекцию.
Он вытащил из-под кровати саквояж, раскрыл его и высыпал на стол целую гору всевозможных зажигалок, медальонов, перстней, браслетов, ножиков, авторучек, монет и прочих вещей, каждая из которых имела свою, необычайную историю.. Кузнецову уже наскучило слушать, а Вайнер все говорил и говорил, пил и снова говорил.
Наконец, совершенно опьянев, он заснул прямо в кресле, и обер-лейтенанту Зиберту пришлось изрядно повозиться, пока он раздел его и уложил в постель.
Сам Кузнецов лег на диване. В голове немного шумело, но он не был пьян, потому что пил мало, а больше подливал и подливал разговорчивому майору. Эх, майор, майор! Говоришь, в городе спокойно, а сам, когда Кузнецов предложил открыть окно или форточку, проветрить комнату, замахал на него руками. А как старательно проверял засовы на ставнях!..
Едва рассвело, обер-лейтенант Зиберт вышел из дома майора, оставив на столе записку: «Пошел подышать свежим воздухом. Скоро вернусь. Пауль». Он был уверен, что Вайнер так скоро не проснется, но решил, что, на всякий случай, записка не помешает.
Неторопливо прогуливаясь по городу, обер-лейтенант дошел до улицы Ивана Франко. Перед домом № 2 остановился, толкнул калитку и вошел во двор.