По прошествии нескольких дней Аврам Иванов получил постоянный бесплатный билет и пропуск на право свободного проезда пригородным железнодорожным транспортом по территории Ровенской области. Нужно ли говорить, что после этого далеко на Западе, в Рейнской долине, в усадьбе Иоахима Зигфрида Вайнера все чаще и чаще с благодарностью вспоминали любящего брата и сына, который, оставаясь верным своему долгу перед фюрером и фатерляндом, не забывал своих бедных, престарелых родителей и сестренку Карлу! А заботливому сыну было невдомек, что его «верноподданный холуй» вместо того, чтобы промышлять по селам, почти ежедневно встречался с партизанами, передавал им разведданные и получал для советских разведчиков пакеты с инструкциями и приказами партизанского штаба.
И без того Иванов не знал отдыха, а эти поездки совсем измотали его. Он еще больше исхудал, очень редко брился (не было времени), ел на ходу, дремал, сидя в поезде. Но как ни тяжело было, он никогда не жаловался на усталость, всегда старался сохранять бодрость, хоть было заметно, что это давалось ему не легко.
Иванов стал бессменным связным между ровенской и здолбуновской разведгруппами и партизанским отрядом. Но частые, почти ежедневные выезды отрывали его от наблюдения за транспортным узлом, и данные, какие мы от него теперь получали, уже не были такими полными и точными, как раньше. Словом, Иванов-связной в какой-то мере мешал Иванову-разведчику.
А однажды случилось так, что Иванов чуть не поплатился жизнью. На станцию прибыл эшелон эсэсовцев. Он стоял недолго, потому что таким составам всегда давали «зеленую улицу». Бригада Иванова получила приказ — обработать этот эшелон вне очереди. Уборщики поспешно выполнили свою работу, продезинфицировали все вагоны, а сам бригадир с карандашом в руке начал подсчитывать и записывать количество вагонов. Он делал это постоянно, для отчета в бухгалтерию и начисления зарплаты. И никто ни в чем не подозревал нашего разведчика.
И вот когда Иванов дошел до последнего вагона и принялся за свои записи, позади послышалось грозное немецкое «хенде хох!» и щелканье затвора. Аврам Владимирович, не понимая, в чем дело, хотел было оглянуться, но даже не успел опомниться, как на него накинулись эсэсовцы, вывернули ему руки, отобрали записи и с криком «бандитен», «партизанен», «большевик» втолкнули в свой вагон. На его объяснения и протесты не обращали никакого внимания.
Неизвестно, чем закончилась бы эта история, если бы всего происшедшего не видели другие уборщики. Они опрометью кинулись к майору Вайнеру и рассказали о случившемся. Состав уже готовился отойти, но Вайнер проявил всю полноту своей власти и, пока не убедил начальника эсэсовцев в непричастности Иванова к партизанам и большевикам и не освободил его, отправлять эшелон не позволил.
Когда Леня Клименко рассказал мне об этом случае, я вынужден был встретиться с Аврамом Владимировичем и поговорить с ним о дальнейших его действиях, предупредить как разведчика, чтобы соблюдал осторожность.
Мы сидели на квартире у Дмитрия Красноголовца и обсуждали последние события на станции. Оказалось, гитлеровцы, направлявшиеся на Восточный фронт, уже не раз заподозривали нашего разведчика, когда тот, осматривая поезд, делал свои заметки.
— Нужно прекратить записи, — категорически предложил Дмитрий Михайлович.
— А как же быть?
— Запоминать, а позднее составлять отчет.
— Я не могу иначе, товарищи, — взволнованно заговорил Иванов. — В последнее время движение на станции так усилилось, что не запомнишь даже эшелоны, не то что вагоны и грузы. Чего только фашисты не везут на восток!.. Нет, мы должны записывать, притом каждый состав, каждый вагон, время отправки и все, все…
— Поймите, Аврам Владимирович, — стоял на своем Красноголовец, — такой способ регистрировать составы не годится. Рано или поздно все это может оборваться трагически, и тогда никакой майор Вайнер не поможет, а мы потеряем возможность добывать нужную информацию. Ведь все то, что вы делаете, никакими инструкциями не предусмотрено. Это ваша личная выдумка, санкционированная корыстолюбивым Вайнером, даже не комендантом. Что это значит — в военное время ходить возле фронтовых эшелонов и делать какие-то заметки? И кто их делает? Какой-то оборванец, старший уборщик. Да это просто дерзость. Нет, нужно с этим кончать и найти другой выход…
— Нужно, товарищи, — обратился я к присутствующим, — найти помощника. Авраму Владимировичу одному трудно исполнять две роли и, как видите, небезопасно.
— Я один справлюсь, — не сдавался Иванов, — и больше никому наши секреты открывать не нужно…
— Думается, — отозвался Клименко, — из этого положения можно найти выход. Помните, — обратился он ко мне, — я рассказывал про чеха, военного оператора, дежурного по станции, с которым я познакомился, когда ходил в кафе «обрабатывать» Иванова? Хлопец он как будто неплохой. А главное, имеет дело с поездами.
— Чех? Из местных? — заинтересовался Красноголовец.
— Я его не спрашивал, но сдается, что нет. Здешние чехи свободно говорят по-русски и по-украински, а этот говорит так, что трудно понять. Зовут его Йозеф.
— Я знаю этого оператора. Встречались с ним на комендантских планерках и в кафе. Он всегда такой молчаливый, серьезный… Боюсь, что не согласится… и не так просто будет привлечь его к нашей подпольной деятельности… — рассуждал Иванов.
— А чего ты боишься? — пошутил Клименко. — Мы ведь боялись и тебя подключать в нашу компанию, а какой отважный разведчик вышел…