— Я говорил с хлопцами, — сказал он. — Они согласны взять мину и сбросить на мосту. Но как такую мину доставить на паровоз? Теперь каждую паровозную бригаду тщательно проверяют, а в рейсе их сопровождает немецкий солдат с оружием в руках.
Шли дни, а никаких реальных возможностей взорвать мост мы не находили. Положение в городе и на станции все время усложнялось. Поездов на восток шло больше, и их стали зорче охранять. Гражданским лицам был категорически запрещен проезд в сторону Шепетовки без специального разрешения.
В Здолбунове участились облавы и проверки. Каждый новый человек вызывал подозрения, и, разумеется, едва я приехал, как меня взяли на заметку.
Дом братьев Шмерег стоял в самом конце тихой улочки. Чтобы пройти туда, вовсе не нужно было пересекать весь город, ночью можно было незаметно пробраться из Ровно со стороны Квасилова или из села Арестова. Но одно обстоятельство делало квартиру Шмерег не совсем удобной: обитатели соседних домиков не внушали доверия.
Именно в той стороне, где жили Шмереги, в глубине сада стоял опрятный домик, в котором жили две веселые дамочки. Они нигде не работали, ни с кем из соседей не знались, зато всякий вечер из их дома доносились пьяные голоса, пение, хохот, а нередко и ругань. Заходили сюда преимущественно немецкие солдаты, а порой и офицеры. Бывали и парни в штатском — дамочки никем не брезговали, лишь бы повеселиться. Попасть к ним можно было как с соседней улицы, так и через ту калитку, которая вела к Шмерегам.
— Смотри, — шутил Кузнецов, — случайно не ошибись адресом, а то ночью еще забредешь ненароком к тем дамочкам, а там клиенты…
Но это веселое соседство мало меня заботило: женщинам и их посетителям не было никакого дела ни до Шмерег, ни до тех, кто к ним заходит.
Зато другой сосед, не так давно поселившийся в доме на противоположной стороне улицы, вовсе не внушал доверия. Проходя по улице, я всегда видел его. Он или сидел на скамейке у крыльца, или стоял, облокотившись на забор, или выглядывал из комнаты в окно. И всегда у него был один и тот же вкрадчивый взгляд, а с лица не сходила ехидная усмешка.
Никто не знал его фамилии, но дети, бегавшие по улице, звали его дядькой Ониськом. Как-то я попросил Михаила разведать, кто он такой, этот дядька Онисько, и откуда приехал сюда. Но Михаил и знать о нем не хотел.
— А ну его к бесу, стану я еще о нем расспрашивать! — отозвался Шмерега-старший. — Я и так вижу, что это недобрый человек. Только и знает ко всем приглядываться. Словно боится прозевать кого-то. Какая мне разница, Терешко он или Онисько? Главное то, что он подозрительный тип и нужно его остерегаться, чтобы, часом, не накликал на нас беды.
И накликал-таки!
Я пришел к братьям под вечер. Когда проходил по улице, заметил «дядьку Ониська» — он прилип лицом к оконному стеклу и с любопытством смотрел на меня. Я подошел к калитке, открыл ее и обернулся. «Дядька Онисько» продолжал следить за мной. Тогда я направился в глубь двора, к дому, где обитали веселые девицы, и, обогнув сад, с тыльной стороны неприметно прошел к Шмерегам.
И вот ночью, между двенадцатью и часом, нас разбудила пулеметная стрельба на улице. Я припал к щели в ставне и разглядел несколько темных силуэтов в касках. Немцы! Они установили пулемет на заборе почти возле окна, у которого я спал, и стреляли отсюда по дому, где жили наши соседки.
— Что это такое? — спросил Михаил.
— Должно быть, ошиблись адресом, — ответил Сергей.
— Дядька Онисько! — воскликнул я. — Он следил за мной и видел, как я прошел в глубь двора.
— Я же говорил, что от него добра не жди, — заметил Михаил. — Вот сволочь. Он, видно, решил, что Микола пошел к одной из дамочек, и поспешил донести немцам.
— Но не исключено, что они займутся и нашим домом, — сказал я. — Нужно приготовиться к встрече.
Сергей сорвался с места:
— Я мигом приготовлю гранату и мину. Немцев закидаем из окон гранатами, подожжем бикфордов шнур, а сами как-нибудь уйдем в темноте.
— Куда-ты пойдешь с детьми? — заголосила Анастасия Тарасовна. — Опомнись! Лучше подумайте, что делать…
В самом деле, что нам делать? До рассвета еще очень далеко. Я, безусловно, мог бы убежать: пробил бы себе дорогу гранатами — и ищи меня ночью! Но это означало бы поставить под страшную угрозу семью Шмерег, лишиться склада боеприпасов, сорвать выполнение задания.
Стрельба на улице не утихала. И вот что странно: из дома, на который были направлены пулеметные очереди, тоже стреляли.
Вот это любопытно! Кто бы мог оттуда стрелять? Ведь, кроме двух девиц легкого поведения, там никто не живет. Должно быть, хозяйки нынешней ночью принимают у себя вооруженных клиентов. Очевидно, там немцы или полицаи. Но ведь в любую минуту дуло пулемета могут повернуть на наше окно. Нужно немедленно принять решение, не то будет поздно.
— Давайте поднимемся на чердак, — предложил Михайло, — а оттуда, если немцы откроют стрельбу по нашему дому, закидаем их гранатами.
— Не делайте этого, — со слезами умоляла Настя. — Если немцы начнут стрелять, нам все равно живыми отсюда не выбраться. Лучше так: Микола пускай спрячется на чердаке, а все домашние останутся на своем месте. По нашему дому немцы, может, и не станут стрелять, а с проверкой могут зайти.
Предложение Насти было разумно. Если немцы войдут в дом и меня здесь не будет, все обойдется мирно. В одну минуту я уже был на чердаке и наблюдал за происходившим на улице.
К счастью, наш дом оказался вне всяких подозрений, и, настрелявшись досыта по соседнему особнячку, гитлеровцы успокоились. Идти туда ночью они, видимо, не осмеливались и решили подождать до рассвета.