Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Страница 209

209

Когда мы с Ясневским пришли на квартиру к Ходаковскому, тот лежал мертвецки пьяный и храпел. Чемодан с взрывчаткой стоял в углу комнаты. Нам оставалось только забрать мину и уйти. Молча мы подошли к дому Пилипчуков.

— Что будем делать? — спросила Ванда.

— Пожалуй, уже ничего, — ответил я.

— А как же задание? Кто отвезет чемодан?

— Чемодан спрячь, — может, еще когда-нибудь понадобится. А задание выполнят другие.

— Это ты говоришь, чтобы успокоить нас и себя.

— Нет, Ванда, вот увидишь: через два-три дня мост взлетит на воздух.

Услышав эти слова, Ясневский встрепенулся:

— Так, значит, еще кто-нибудь занимается этим делом?

— Да, пан Ясневский, мы без вас обойдемся.

— А как же мы с Вандой?

Лицо гестаповца потемнело. Я сделал вид, что не понял, о чем он говорит, и сказал:

— Ну ладно, я пошел. До свидания.

— Постойте, — остановил меня Генек. — Я хотел бы знать, согласится ли теперь Ванда стать моей женой?

— А почему вы меня об этом спрашиваете? — удивился я. — Спросите ее.

— С человеком в мундире гестаповца, — сказала Ванда, — который только болтает, что ему опротивел этот мундир, и хочет совершить подвиг руками пьяного негодяя, я не желаю даже разговаривать. Неужели вы этого не понимаете, господин штурмфюрер?

— Но ведь я с тобою, Вандзюня, с тобою, с паном Янеком, со всеми, кого вы представляете. Я же присягал… Я же своей рукой составил списки всех своих агентов и передал вам… Я же…

— Бросьте подсчитывать свои заслуги, — презрительно сказала девушка. — Одними клятвами гитлеровцев с нашей земли не прогнать. Я обрадовалась, когда пан Богинский по моей просьбе согласился привлечь вас к работе. Мне было жаль вас. Я думала, что вы действительно сознаете свою вину перед отчизной и народом польским. Надеялась, что вы выполните это задание и тем самым хоть немного смоете грязь, что лежит на вашей совести. А вы, как видно, на это не способны. Вы можете только произносить клятвы и целовать руки девушкам…

Гестаповец, со страхом в глазах слушавший каждое ее слово, упал на колени и, подняв руки, выкрикнул:

— Вандзя, золотая! Езус Мария! Пан Богинский, будьте свидетелем: я докажу, на что способен Генек Ясневский. Если в течение двух дней я не завезу чемодан на мост, то пусть бог меня покарает. А ты, Вандзя, можешь меня тогда проклясть.

Не сказав больше ни слова, он схватил чемодан и почти бегом направился к железнодорожной станции.

МИНА ВЗОРВАЛАСЬ

— А может, пойду и я на станцию? — спросила Ванда, когда мы остались вдвоем.

— Нет нужды, — возразил я. — Ты и так отлично распекла этого мерзавца. Теперь он вынужден будет что-то сделать.

— А если он пойдет в гестапо и все выложит?

— Не думаю. Не такой уж он дурак. Знает, что гестаповцы никогда не простят ему даже того, что он для нас сделал. Он слишком печется о своем благополучии, чтобы пойти на такой рискованный шаг. Посмотри: все его действия до сих пор были продиктованы только одним — заботой о собственной шкуре. На все прочее ему наплевать. Ради этого он пошел в гестаповцы. Ради этого согласился помогать нам. Мне даже порой начинает казаться, что и в его влюбленности в тебя больше наигрыша, чем подлинных чувств.

— Неужели? — удивилась Ванда.

— Да, да. Увидав тебя два месяца назад, Ясневский подумал: какую выгоду даст ему встреча с этой паненкой? Правда, ты ему понравилась, но он не из таких, кто влюбляется по самые уши с первого взгляда. Ему вообще чужды какие-либо высокие чувства. Я так представляю себе ход его размышлений. «Эта хорошенькая девочка, — думал он, — должна быть сейчас где-нибудь в Германии. Можно, конечно, отнести ее куда следует — и я в лучшем случае получу благодарность за проявленную бдительность. А что мне с этой благодарности? Может, лучше попробовать поиграть в любовь? Она не осмелится мне отказать». А когда ты дала ему понять, что подобные его надежды напрасны, он и тут не донес на тебя в гестапо, потому что у него дальний прицел. Придут советские войска — есть оправдание: помог девушке спастись от отправки в Германию. Ты же сама и подтвердила бы.

Ванда подумала, потом сказала:

— Знаешь, я никогда обо всем этом так серьезно не задумывалась. Принимала его назойливое ухаживание таким, как оно есть. А вот теперь слушаю тебя и думаю: пожалуй, ты прав.

— Я и сам поначалу принял Ясневского за влюбленного без оглядки старого холостяка. А потом присмотрелся к нему, поговорил с ним и понял: не только любовь к «дражайшей Вандочке» руководит им, а еще кое-что. Он чувствует, что корабль, на котором плывет, идет ко дну, и потому стремится оказать нам какую-нибудь услугу и этим спастись.

— Выходит, — сказала Ванда, — он постарается выполнить задание.

— И я так думаю. Только рассчитывать на него не буду. Нынче же поговорю с хлопцами, чтобы они ускорили это дело.

— А с кем?

— Разве тебе не все равно? — дипломатично ответил я.

— Может, и все равно, но я не понимаю, почему ты от меня это скрываешь? — вспыхнула девушка.

Я только было собрался ответить, как в комнату вошел Владек.

— О, сердечные излияния. Прошу прощения, Ванда, мне нужно побеседовать с паном Богинским, — обратился он к сестре.

— Ну и беседуйте! — кинула Ванда и выбежала из комнаты.

Когда дверь за ней закрылась, Владек сказал:

— Меня послал к вам Жорж. У нас грузят сейчас цемент на Шепетовку. Жорж сказал, что у вас имеется чемодан с взрывчаткой. Его можно спрятать среди мешков с цементом. Кто-нибудь из наших будет сопровождать эшелон, ну, и по дороге, на какой-нибудь маленькой станции, где не будет охраны, достанет чемодан и скинет на мосту. Может поехать Жорж. А могу и я.

209