— Хорошо, не скажу. Но ты будь осторожен. Советую возвращаться в город другим путем.
— Чего ради?
— Твоя выходка может насторожить оккупантов, и они подготовят тебе засаду.
— Вряд ли, — возразил Приходько.
— Не надо быть таким упрямым, Николай, ехать этой дорогой опасно.
— Ну хорошо, поеду другой.
Но он сделал все-таки по своему, поехал в город той же дорогой, которой за день перед этим пробирался на «маяк».
За Тучином его остановил патруль.
— Документы!
Николай подал свой аусвайс.
Один из полицаев начал шарить под сиденьем. Николай не выдержал, выхватил автомат и нажал на спусковой крючок. Автоматная очередь скосила их. Но не все они были убиты. Когда Николай погнал лошадей по дороге, оставшиеся в живых начали стрелять ему вслед. Фашистская пуля попала партизану в плечо, но Приходько продолжал гнать лошадей. Возможно, ему удалось бы скрыться, но навстречу шла машина с немецкими солдатами. Увидев ее, Николай свернул с дороги в поле. Машина остановилась, и немцы открыли стрельбу по нему из пулеметов. Лошади мчались как бешеные. Казалось, еще мгновение — и Приходько удастся оторваться от преследователей. Пуля свалила одну лошадь. Николай быстро выпряг ее и погнал сани вперед. Но не успел он проехать и двух десятков метров, как упала вторая лошадь. Приходько залег за ней и открыл огонь по гитлеровцам. Но к ним подоспело подкрепление: еще одна машина. Фашисты окружили Николая большим кольцом, которое начало быстро сужаться: они решили взять партизана живым. А он и не думал складывать оружие — косил из своего автомата фашистов. Кончились патроны, и он стал бросать гранаты. А потом достал пистолет. Когда гитлеровцы были уже совсем близко, Приходько, истекая кровью, сжег пакет, метнул в немцев последнюю гранату и выстрелил из нагана себе в лицо разрывной пулей, чтоб его не могли опознать.
Люди видели этот поединок, видели, как до последней капли крови дрался с врагами советский партизан.
И пошли по полесской земле о нем легенды. Что был он весь в броне, от которой отскакивали пули. Что, когда немцы кинулись на него, он поднялся во весь свой богатырский рост, хватал их словно щенков, поднимал вверх и изо всей силы бросал на землю. И — смеялся, так громко смеялся он, что далеко-далеко разносилось эхо от этого жизнеутверждающего, победного смеха.
А был он обычным парнем. Если бы не война, он, вероятно, стоял бы возле станка или сидел на студенческой скамье. А быть может, поехал бы в казахстанские степи прокладывать первую борозду веками нетронутой земли. Или вместе со своими ровесниками покорял бы он бурные реки, возводил города и корпуса заводов, штурмовал бы просторы Вселенной.
Он не успел еще узнать радостей первой любви. Но он любил. Любил свою Родину, свой Советский Союз, где и он, и его земляки будто бы заново родились. И ради своей Отчизны, во имя свободы и счастья народа отдал он жизнь.
Таким был он — Герой Советского Союза, комсомолец Николай Приходько. Таким он навеки останется в памяти людей.
Снег покрыл землю полуметровым слоем, занес дороги. Трещали тридцатиградусные морозы. И командование решило перебазировать отряд из леса в село. Жители Рудни-Бобровской с радостью встретили партизан, и мы разместились в теплых хатах.
Пронюхав, что партизаны зимуют в селах, гитлеровцы стали совершать на деревни воздушные налеты и бомбили даже те населенные пункты, в которых, кроме мирных жителей, никого не было.
— Придется возвращаться в лес, — сказал Медведеву комиссар отряда Стехов.
— И я об этом думаю, Сергей Трофимович, — ответил командир. — Направьте разведчиков для выбора места под лагерь, и завтра же оставим село.
Когда на следующий день нас выстроили для перехода в лес, крестьяне собрались на дороге и начали уговаривать командира, чтобы он изменил свое решение. Они говорили, что согласны держать нас у себя до прихода советских войск, плакали, умоляли не оставлять села. Одна женщина вышла на снег босиком, с ребенком на руках, и со слезами стала просить:
— Не покидайте нас, родимые. Мы такие беззащитные… Гоните скорее этих изуверов, бейте их, бейте!
«Чем они провинились, эти люди, почему судьба так зло глумится над ними? — думали мы. — Только недавно пришла к ним свобода — Советская Армия освободила их из-под ярма шляхты, и вот снова их хотят превратить в рабов». И каждый из нас молча давал себе клятву беспощадно сражаться с врагом, гнать его с родной земли, отплатить за слезы народа.
Отряд разместился в густом сосновом лесу в специальных чумах. Расчищали снег, оттаивали землю и наклонно вбивали в нее колья, а затем покрывали ветками, обкладывали снегом. В чумах мы разжигали костры (дым выходил через отверстия вверху), нам было тепло и даже уютно.
Обстановка была романтичной: непроходимый лес, сказочный чум, костер, дым от которого ест глаза, болотная вода из проруби, для которой ежедневно надо было долбить лед, умывание снегом, сон полуодетым… Эта романтика обходилась нам дорого. Люди переутомлялись, появились больные, необходимо было увеличить паек, сделать его более калорийным. Но легко сказать «увеличить», значительно тяжелее стало это сделать.
Продовольствия нам не хватало, и добывать его приходилось почти каждый день. Крестьяне охотно делились с нами своими запасами, но сколько у них было продуктов? Поэтому приходилось организовывать специальные операции по захвату продовольствия у врагов.
Согласно приказам оккупационных властей, крестьяне не имели права забивать выращенный скот, птицу и перерабатывать сельскохозяйственные продукты. Им запрещалось даже держать жернова, чтобы на них молоть зерно. Они все должны были сдавать гитлеровской армии.