Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Страница 84

Лидия Ивановна снова задумалась. Глаза ее стали влажными. Наверное, этот случай оставил тяжелый осадок в ее сердце.

— Ну, а дальше?

— Дальше пришлось подписать контракт. Подруги поздравляли меня с началом большой карьеры, завидовали. И нужно сказать, что попасть в Голливуд было действительно лучше, чем стать танцовщицей в каком-нибудь захудалом кабаре. Но после подписания контракта мне стало очень грустно. Я уже не была легкомысленной девчонкой, бросившей своих родителей и убежавшей навстречу романтическим приключениям. Годы, проведенные в Варшаве, то, что мне пришлось там увидеть и услышать, — все это заставляло меня задуматься над своей судьбой. «Что ждет меня в Америке? — думала я. — Слава? Долгой ли она будет? Ведь я не всегда буду молодой. Пройдет несколько лет — и мое место займет другая юная красавица, так же как и меня сейчас берут на чье-то место. А я останусь далеко-далеко, за океаном, в чужой стране, среди чужих людей, никому не нужной, лишней. А мама, моя бедная мама? Как я буду без нее? Как я буду жить на чужбине без родных?» Знаете, возможно, тогда я впервые почувствовала, что значит для меня родная земля и родительский дом. Раньше ко всему этому относилась легкомысленно и, лишь когда меня навсегда захотели разлучить с родиной, поняла, что без нее не смогу жить.

— И что же вы сделали?

— Через несколько дней нас посадили в поезд Варшава — Париж, и в сопровождении мистера Стендли мы отправились в далекий путь. Только для меня он оказался не очень далеким. Ночью наш поезд прибыл в Берлин. Мистер Стендли и девочки спали. Я набросила на себя плащ и сошла на перрон. Людей было мало. На меня никто не обратил внимания. Вышла на привокзальную площадь. Что я буду делать в этом большом, незнакомом городе? Может, вернуться назад, пока поезд не тронулся? Нет, отсюда еще можно добраться домой, а вернусь — и все пропало. И я пошла. Шла улицами ночного Берлина, и на сердце было очень легко, будто сбросила с себя тяжелый-тяжелый груз. Не удивляйтесь: я совсем не чувствовала опасности. В политике я тогда ничего не смыслила, и Берлин был для меня не логовом фашизма, а просто огромным, загадочным городом, в котором жили обыкновенные люди. О, теперь бы мне туда! Я бы знала, что делать. А тогда я думала лишь о том, чтобы как-то пережить ночь и потом добраться домой. Добрела до парка. Ночь была теплой. Я устроилась на скамейке и заснула. Проснулась, когда уже светало. Очень хотелось есть. А в сумочке — лишь несколько злотых. Никому они тут не нужны! Разве только серьги выручат? Я купила их в Варшаве, они мне очень понравились, но что поделаешь, придется с ними проститься. Надо найти ювелира, решила я, и за любую цену отдать ему эти серьги. Немецкий язык я немного знала — у нас преподавательница балетной школы была немка, фрау Гертруда, и она очень любила, когда мы с ней говорили на немецком языке. Во всяком случае, понять друг друга мы могли. Я отыскала ювелирный магазин и предложила хозяину свои серьги. Он поинтересовался, кто я и откуда. Я рассказала ему выдуманную историю о том, что я полька, живу в Силезии, в Берлин приехала, чтобы поступить в артистическую школу. В дороге меня обворовали… И теперь у меня нет пфеннига, чтобы выпить чашку кофе. Говорила я это искренне, к тому же пустила еще слезу, и он меня пожалел: взял мои серьги, хотя и сказал, вряд ли кто у него купит их. Я поблагодарила своего благодетеля, зашла в кафе, хорошо позавтракала и отправилась на вокзал — нужно было как-то возвращаться домой. Ехать в Варшаву было опасно, мистер Стендли, наверное, сообщил уже о моем бегстве, и потому пришлось избрать другой путь: из Берлина поехала в Бреслау, оттуда — в Оппельн и перешла границу вблизи Битома. Представьте себе, как обрадовались дома, когда я неожиданно вернулась! Но оставаться в Ровно было опасно: меня могли разыскать, — и я несколько месяцев пряталась в Костополе.

— Ну, и вас больше не искали?

— Возможно, на меня было бы заведено уголовное дело, но я познакомилась с капитаном Лисовским. Мы полюбили друг друга. Когда я рассказала ему о своих приключениях, он поехал в Варшаву и заплатил за мое обучение. Вскоре мы поженились. Ну, а дальше вам все известно.

— Да, — задумчиво произнес я, когда Лисовская закончила свой рассказ. — И все-таки мне непонятно, какую связь имеет эта история с вашим желанием поехать в Германию.

— Какой вы недогадливый! Я рассказала все это, чтобы вы могли оценить мои возможности. Очевидно, вы плохо себе представляете, что такое разведчица в роли балерины. Мне достаточно лишь один раз появиться на сцене перед офицерами, как моя карьера начнет подыматься быстрее, чем цены на продукты с приходом оккупантов в Ровно. А если расскажу им, что у меня был подписан контракт с Голливудом, газеты разрекламируют меня на всю Европу. Я присматривалась ко многим офицерам и думала, кого бы «осчастливить», с кем бы махнуть в Германию в роли, ну, пусть даже любовницы. Черт с ним! И пришла к выводу, что лучшей кандидатуры, чем Пауль, не может быть.

— Обер-лейтенант Зиберт? — переспросил я.

— Да, Пауль Зиберт. Только не обер-лейтенант, а гауптман. Нужно быть внимательнее, товарищ разведчик, — поддела меня Лисовская, — уже неделя, как ему присвоено звание гауптмана.

«Что ж, в этом нет ничего удивительного, — подумал я, — что Лидия Ивановна избрала объектом для осуществления своего плана Николая Ивановича. Значит, он блестяще исполнял роль офицера. Но напрасны ее усилия: Пауль Зиберт в Германию не поедет». Мне захотелось сразу же открыть Лисовской нашу тайну, но сделать это я не имел права. И поэтому только сказал: