Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Страница 85

— Стоит ли об этом думать?

— Стоит и нужно. Прошу сообщить о моем плане командованию отряда. Уверена — Медведев даст согласие.

— Вы же сами говорили, что Зиберту не дают отпуска.

— Об этом я не беспокоюсь. У меня в штабе Кицингера есть хорошие знакомые. А Пауль работает там. Все беру на себя. Стоит мне попросить начальника штаба, и все будет в порядке. Он почти ежедневно обедает у нас.

— А вы уверены, что сможете составить протекцию гауптману?

— Даже больше чем уверена, — категорически заявила Лисовская.

Эти слова меня ошеломили. В штабе Кицингера никакого понятия не имели о гауптмане Зиберте. И не хватало только, чтобы Лидия Ивановна завела о нем разговор. «Далеко же мы зашли, — подумал я. — С этой игрой нужно немедленно кончать, поломать все планы Лисовской, иначе могут быть большие неприятности. Возражать ей нельзя — это только усилит ее желание помочь Паулю Зиберту получить отпуск». И я пошел на тактический маневр.

— А знаете, Лидия Ивановна, — сказал я, — вы гениальная женщина. Склоняю голову перед вашей находчивостью. И как это я раньше не оценил ваших возможностей!

— Вы шутите, смеетесь надо мной! — вспыхнула она.

— Наоборот, восторгаюсь вами и уверен, что командованию ваш план понравится.

— Да? — В ее глазах вспыхнула веселая искорка. — Вы в самом деле мне верите? Тогда завтра же я начну хлопотать об отпуске для Зиберта.

— А вот этого пока делать не следует. Спешить некуда. Возможно, есть более срочные дела для вас. Подождем несколько дней, пока прибудет ответ от Медведева. Я сегодня же отправлю в отряд донесение о вашем плане.

— Хорошо. Только передайте, что от этой идеи я никогда не откажусь. Пусть не сегодня, не завтра, но я должна, так и напишите, должна поехать в Германию и доказать, на что я способна.

Когда на следующий день я рассказал об этом Кузнецову, то уловил в его голосе волнение.

— Мы слишком увлеклись этой игрой. Пора открыть Лисовской все карты.

— Но ведь необходимо согласие командования?

— Уверен, что оно будет. Надо отправить в отряд сообщение о том, что проверка Лисовской закончена.

Он немного помолчал, потом усмехнулся и проговорил:

— Сообщение отправим. Но еще одну, последнюю проверку устроим. Это не помешает. Так сказать, последний и решающий экзамен.

— В чем же он будет заключаться?

— Пойду и представлюсь Леле не как офицер из штаба Кицингера, а как тайный сотрудник гестапо.

— И что это даст?

— Посмотрю, как она ко мне отнесется. Я даже предложу ей сотрудничать со мной. Интересно, как она будет реагировать на предложение гестаповского офицера. И расскажет ли она об этом советскому разведчику.

— Желаю успеха, герр гауптман гестапо, — иронически сказал я.

— Благодарю, господин коммерсант. Надеюсь, вы осчастливите своим присутствием фрау Лелю, чтобы узнать о визите Пауля Зиберта?

— Обязательно, Николай Иванович! — рассмеялся я. — Когда вы у нее будете?

— Завтра в десять. У нее выходной. Я задержусь часа на два, не больше. Так что после двенадцати ты сможешь смело идти.

— Хорошо.

…Лидия Ивановна была в необычном настроении. Она сидела на диване, подобрав под себя ноги, и о чем-то думала. Лицо ее было печально, взволнованно, неприветливо. Она даже не обратила внимания на меня, а когда я вторично произнес: «Добрый день!», не поднимая глаз, процедила:

— Садитесь.

«Ну, — подумал я, — задал же ей загадку Николай Иванович».

— Что с вами? — спросил. — Вы заболели?

— Со мной?.. Почти ничего. Больна? Нет, я никогда не болею.

— Но я не привык вас видеть такой. Право же, с вами что-то случилось. Может быть, неприятности?

— Никаких неприятностей! Просто одно обстоятельство заставило меня серьезно задуматься. Я всегда умела найти выход из положения, каким бы сложным оно ни было. А вот сейчас стала в тупик и не знаю, как поступить.

— В чем дело, Лидия Ивановна? Скажите, возможно, я вам помогу. Одна голова — хорошо, а две — всегда лучше.

— От вас уже я не надеюсь получить путный совет. Для вас — «разведка», «осторожность», «бдительность» и снова «разведка», да к тому же еще «дисциплина», а тут… — Она не выдержала, отвернулась к стене и заплакала.

Вероятно, последний визит Пауля Зиберта совсем вывел ее из равновесия. Такой мне еще никогда не приходилось видеть Лисовскую. Я всегда считал, что имею дело с человеком, у которого железные нервы, твердый и решительный характер. А оказалось, что и ее нервы не всегда выдерживают. Нет, видать, я не так хорошо знаю характер этой женщины.

Я подал ей воды. Она отставила стакан, подошла к окну, вытерла глаза. Потом села в кресло и закурила.

— Вы спрашиваете, что случилось. А я даже не знаю, как вам объяснить. От меня только что ушел Зиберт. И знаете, что это за птица?

— Почему же не знаю? Обыкновенный фриц. Ничем не отличается от других гитлеровцев. Правда, у него, возможно, немного меньше нахальства и больше выдержки. Но это, вероятно, под влиянием вашего общества.

— Я и сама так думала. А оказывается, что он не обыкновенный офицер, а тайный сотрудник гестапо.

— И что в этом удивительного? Стоит ли переживать? Все они наши враги — и обычные гитлеровцы, и гестаповцы. Мне непонятно, почему вы впали в отчаяние.

— Вы ничего не знаете. Заходит ко мне такой радостный, веселый, напевает свою любимую песенку «Либе во ду, клейне Моника». А я вижу — у него на руке кровь. «Что это?» А он: «Дайте, пожалуйста, теплой воды и мыло». Помыл руки, вытер полотенцем и, смеясь, начал мне рассказывать, что выиграл сегодня приз за стрельбу по живым мишеням. Целую обойму выпустил в советских военнопленных и — ни одного промаха. «Лично, говорит, проверял. Все мертвые». Вот и пришел ко мне, руки помыть. Палач! Как можно все это выдержать? А вы спрашиваете, почему я плачу…