Я еще попытался что-то говорить о необходимости моего участия в этой операции, меня даже поддержал Струтинский, но Николай Иванович был неумолим.
— Поймите же, нас должно быть только двое: шофер и я. Третьему делать нечего. Гнидюк пусть предупредит некоторых товарищей, а главное — достанет газету с сообщением о смерти Даргеля.
В воскресенье Кузнецов еще раз встретился с Валей. Узнав о предстоящей операции, она сказала:
— Надеюсь, с Даргелем вы не будете заводить длинный разговор, как с Кохом. Кстати, он и не ваш земляк.
— Брось шутки, Валя. Разговор с Кохом пригодился. Ты же слышала сообщение об Орловско-Курской операции. А с Даргелем завтра будет покончено. Ты лучше скажи, не ходит ли кто-то другой в это время на обед. Даргеля я видел только один раз, когда он выступал на параде. Не очень-то всматривался в него.
— Нет, его трудно спутать с кем-то другим. Во-первых, за ним, словно тень, ходит адъютант с желтой папкой. Во-вторых, он идет на обед позже других работников рейхскомиссариата. Выходит из кабинета в четверть третьего с таким расчетом, чтобы ровно в четырнадцать тридцать сесть за стол. Идет медленно, не спеша, вернее, не идет, а прогуливается перед обедом. Все другие чины ездят на машинах.
— Хорошо, Валюшка. Все понятно. Завтра попытаемся проводить на обед президента мы с Колей. Пожелай нам ни пуха ни пера. До свидания!
— До свидания, друзья. Желаю удачи. Не забудьте же: вдвоем, желтая папка, четырнадцать тридцать, по Шлесштрассе.
Николай Иванович повторил последние слова Вали, но с небольшой поправкой:
— Вдвоем, желтая папка, четырнадцать двадцать пять.
На следующий день, сидя на квартире Марии Левицкой, я с нетерпением ожидал наступления часа, когда смогу выйти в город, чтобы узнать новости. «Удастся ли нашим товарищам осуществить операцию? Не подведет ли мотор? Ведь Коля иногда жаловался, что мотор барахлит. Смогут ли запутать следы и уйти?» — эти мысли не давали покоя. Вопросы, вопросы… Если бы можно было на все сразу получить ответ, разгадать все загадки!
Мария Титовна, возвратясь из города, сообщила, что видела серый «оппель» с Кузнецовым и Струтинским. Разъезжают по центральным улицам города. Ее словно не узнали, даже не ответили на приветствие.
— Вот прогоним швабов, — говорила она, — соберемся все вместе отпраздновать победу, я тогда припомню, какие вы джентльмены. Даже на приветствие женщины не хотите ответить.
— Ты уж извини, Мария, — успокоил я. — Если Николай Иванович сегодня не ответил на твое приветствие, значит, у него были на то причины.
Она вопросительно взглянула на меня, но, поняв, что я больше ничего не скажу, перевела разговор на другое.
Около двух часов дня я предложил:
— Давай пройдемся по городу. Может, еще раз встретим Николая Ивановича.
— С удовольствием. А относительно того, что он не поздоровался, вы ему ничего не говорите.
Несколько минут спустя мы уже прогуливались неподалеку от места, где Кузнецов и Струтинский должны были встретиться с Даргелем. Не успели мы подойти к Шлесштрассе, как услышали два выстрела. Мария вздрогнула:
— Что это?
— Успокойся, так должно быть, — сквозь зубы процедил я.
— Значит… — произнесла она и вопросительно взглянула мне в глаза.
В тот же момент где-то вблизи пронзительно завыла сирена и на сумасшедшей скорости пронеслись несколько машин с полицаями.
— Пошли домой, — сказала Левицкая. — Сирены воют… Тут что-то неладно.
— Раз воют, значит, все в порядке, — ответил я. — А возвратиться нам и правда лучше.
Выстрелы на Шлесштрассе вызвали в Ровно страшную панику. Гестаповцы, жандармы, шуцполицаи шныряли по городу, задерживали «подозрительных», останавливали и проверяли все легковые машины. С молниеносной быстротой по городу разнеслись слухи, что неизвестный немецкий офицер подъехал на автомобиле на Шлесштрассе, когда из рейхскомиссариата вышел генерал со своим адъютантом, метким выстрелом из пистолета убил обоих и скрылся в неизвестном направлении.
Слухи начали обрастать фантастическими предположениями и догадками.
«Немецкий офицер убил генерала за то, что тот понизил его в звании», — говорили одни. «Он был родственником генерала, даже очень близким, и надеялся получить большое наследство», — предполагали другие. Но наибольшее распространение получила версия, будто генерал стал жертвой любовной истории. Непонятным осталось только то, почему был убит генеральский адъютант.
Мария Левицкая, догадываясь, что мне были известны причины убийства, все же не решалась расспрашивать и, делая вид, что верит последней версии, все же высказала недоумение по поводу убийства адъютанта.
— Нечему удивляться, — сказал я, — убили гада и его холуя. Меня удивляет другое: мы услышали выстрелы на пятнадцать минут раньше предвиденного. Николай Иванович сказал: в четырнадцать двадцать пять. Когда раздался выстрел, я взглянул на часы. Было четырнадцать десять. Я подумал, что мои часы отстают, проверил — нет, идут верно.
— Так этот офицер — Николай Иванович! — воскликнула Мария. — Струтинский был с ним?
Я утвердительно кивнул головой.
— Теперь я понимаю, почему они со мной не поздоровались. А кого они должны были прикончить?
— Заместителя Коха — Пауля Даргеля.
— Это того, который выступал на параде?
— Того самого!
— Так ему и надо! А Николай Иванович молодец! Где он сейчас?
— Должен был поехать в отряд.
— А когда сюда возвратится?