— Не сходите с ума, господин директор. Если вы прикажете включить детонаторы сегодня, нам здесь нечего будет делать. Мы сами продемонстрируем свое бессилие и дадим понять, что мы отступаем. В такие минуты мы не должны проявлять поспешности, а тем более трусости.
— Боюсь, что эти детонаторы включат либо партизаны, либо другие большевистские агенты, таких в Здолбунове полно. И не только завод взлетит на воздух…
Директор не договорил, потому что его снова перебили и строго предупредили:
— Еще раз предлагаю вам ожидать моего звонка. А что касается партизан и агентов, советую вам, до того как приступите к выполнению вашей последней миссии, сделать так, чтобы на заводе они были…
— Я понял вас, господин комендант, жду звонка, и только лично.
Об этом разговоре узнали все, кто работал на заводе. Крыщук и Попчуки неотрывно следили за шефом. А тот метался по заводу как сумасшедший и поминутно звонил военному коменданту. Еще хуже чувствовали себя на заминированном заводе немецкие солдаты. Нервы у них были напряжены до края. Довольно было ударить молотком по железной трубе, как они вскакивали и хватались за автоматы. Все это видели Крыщук и его друзья и начали действовать энергичнее.
На заводе появились листовки на немецком языке. В них гитлеровских солдат призывали кончать бессмысленную войну, разоружать фашистских заправил и сдаваться в плен. Когда директор завода увидел у себя на столе такую листовку, он тут же позвонил коменданту. Но в ответ услышал чей-то незнакомый голос с украинским акцентом: господин военный комендант со своим штабом выбыли в Ровно. Директор мгновенно сориентировался в обстановке, тайком сел в свой «мерседес» и помчался во Львов, забыв даже запереть сейф. Вслед за шефом скрылись и прочие штатские гитлеровцы.
Увидев, что никого из начальства на заводе уже нет, воинская охрана всполошилась. Вахмистр в свою очередь побежал к телефону, но никак не мог дозвониться до военного коменданта. Наконец услышал чей-то голос:
— Куда вы звоните?
— Мне нужен господин комендант…
— А кто спрашивает?
— Вахмистр воинской команды цементного завода..
— Что вы там делаете?
— Ждем распоряжений!
— Каких?
— Господин комендант знает. Скажите, где он?
— Господин комендант распорядился всем воинским чинам занять оборону, потому что с востока Здолбунов окружен советскими войсками, а с юга наступают партизаны.
Вахмистр побледнел и поспешно положил трубку. Не успел он прийти в себя, как по территории цементного завода разнеслись сигналы воздушной тревоги. Через несколько секунд тревожные короткие гудки зазвучали по всему городу — из котельной цементного, из электростанции, из депо, с паровозов. На заводе началась паника, солдаты кинулись к бомбоубежищу, которое почему-то оказалось запертым. Кто-то крикнул: «Спасайтесь, партизаны!» Раздался выстрел, второй, грохнула граната. Этого было достаточно, чтобы на заводе не осталось ни одного представителя «доблестной армии фюрера». Они рассеялись неизвестно куда, покинув заминированный завод.
До утра на заводе кипела работа, которую возглавил Яков Иванович Крыщук. Мины были обезврежены, завалены входы в электростанцию, котельную, к вращающимся печам. К восходу солнца завод опустел.
На следующее утро Крыщук собирался позвонить военному коменданту, но тот опередил его, позвонил сам. А когда в ответ услышал, что здесь уже никого нет, потому что вчера на завод напали партизаны и охране едва удалось уйти, комендант повесил трубку.
Через два дня в город вступили советские войска. Яков Крыщук, его друзья, все рабочие завода праздновали победу над врагом.
Осень, поздняя осень. Вернее, даже не осень, а начало зимы. Время, когда в природе идет упорная борьба между временами года. Казалось бы, еще вчера ничто не предвещало зимы, а проснешься утром и видишь: все побелело. Но ненадолго. Днем пригреет солнышко — и снег, выпавший за ночь, превращается в серебристые озера. Потом и они исчезают, и даже забываешь порой, что только что сыпался снег, что уже конец ноября, что осень допевает свою лебединую песню, что завтра, а может быть, даже еще сегодня снова кинется в атаку зима, чтобы окончательно утвердиться в своих правах.
Что принесет она людям? Множество новых забот и тревог — малых и больших? А может, радость, от которой все эти заботы перестанут быть тягостными, радость, которая наполнит сердца счастьем, а мысли — светлыми надеждами? Именно такою должна быть эта зима, ибо вместе с нею сюда, на захваченную врагом землю, повеяло свежим ветром освобождения.
Он настанет, он скоро придет — день желанной свободы. И пусть он будет морозным и снежным, — все равно он станет весенним, этот день — первый день обновления навеки свободного края.
Как хорошо становится на душе от радостного предчувствия этого дня! Особенно если и ты что-то сделал, чтобы ускорить его приход!
Так думал Дмитрий Красноголовец, проходя по улицам родного города.
Недавно он побывал в отряде, и командир, с которым Красноголовец до этого был знаком лишь заочно, крепко пожал ему руку. А с заместителем командира — подполковником Лукиным — была у Дмитрия Михайловича долгая и серьезная беседа.
— Вы, — предупреждал его Александр Александрович, — возвращаетесь в город в особенно опасные для подпольщиков дни. Гитлеровцы чувствуют, что им скоро конец, и свирепствуют еще больше. Учтите это, Дмитрий Михайлович! И будьте осторожны.