Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Страница 40

Он достал пятьдесят марок и сунул в карман фотографу.

— Спасибо, спасибо, — зашептал тот.

Эсэсовец торопился уже на поезд. «Друзья» тепло попрощались.

— Только не забудь, Пауль, выслать мне фотографии. Они мне будут напоминать приятные дни, проведенные в Ровно с такими людьми, как ты и твои друзья.

— Непременно вышлю завтра же. Я сам сделаю отпечатки и отправлю.

Когда мы остались одни, Николай Иванович вынул из аппарата пленку и отдал ее Приходько.

— Спрячьте, пожалуйста, Иван Тарасович, только в надежное место, — сказал он. — Безусловно, ее следовало бы засветить и уничтожить, но когда мы победим, она может понадобиться. А аппарат верните фотографу.

— Хорошо, — ответил Приходько. — Жаль только, что не было с нами отца Аникия и его элегантной матушки — вышел бы чудесный «букет».

Мы договорились об этом случае ничего не говорить Лукину, но стоило только нам появиться в отряде, он спросил:

— Скоро ли будет готов ваш снимок с эсэсовцем?

Мы смущенно переглянулись, а Кузнецов ответил:

— Иного выхода не было, Александр Александрович.

— Понимаю, что не было. Но почему же все-таки все вместе! Одного вас было бы вполне достаточно. Шевчук правильно сделал, что ушел, а вот Гнидюк… Зачем тебе было становиться рядом?

Николай Иванович заступился за меня:

— Они с Приходько оказались очень оперативными — быстро нашли фотографа, а то фашист уже собирался послать кого-нибудь за своим аппаратом.

— Хорошо еще, что уничтожили пленку, — сказал Лукин. — А то устроил бы я вам разнос…

И теперь, когда я бываю в Москве у Александра Александровича и мы просматриваем наш небольшой фотоархив, он всегда вспоминает, как нам с Николаем Ивановичем Кузнецовым удалось его провести.

ПАРАД БУДЕМ ПРИНИМАТЬ МЫ!

За зиму 1942—1943 годов отряд был полностью сформирован. Прибыли последние группы парашютистов, мы сумели даже принять самолет и отправить на Большую землю раненых и важные разведывательные материалы. 13 марта возвратился в отряд Лукин. Мы с нетерпением ждали его, так как он вылетал в Москву с информацией о нашей работе и получил там важные указания и инструкции.

Среди новичков были две радистки — еще совсем юная Аня Беспояско и бывшая подпольщица, львовянка Мария Ких.

Аню сразу же окрестили пионеркой (ей еще не было семнадцати), а позже стали называть нежным словом Веснянка. Прямо из детского дома, находившегося в Большой Белозерке Запорожской области, отправили ее в Москву на курсы радисток, а после окончания сбросили на парашюте к нам. Ребята шутили:

— Вот и пионеры у нас появились!

Узнав, что Аня ужасно боится лягушек, ящериц и червяков, партизаны устраивали девушке «сюрпризы», за что им не раз здорово попадало от командира.

Но в общем к радисткам в отряде относились с большим уважением и любовью. Рано на рассвете спешили партизаны к радиовзводу: какую новость принесет им сегодня эфир, чем порадуют девчата? Полученные сообщения Советского Информбюро партизаны переписывали, размножали в десятках экземпляров и разносили по селам. Так к людям, томившимся в фашистской неволе, доходило слово правды. С ними разговаривала Москва, партия. И люди знали, что скоро придет и в их края свобода, что ненавистный враг, принесший с собой столько горя, будет выгнан с советской земли. От каждого сообщения об успехах на фронтах становилось теплее на сердце у простых людей, укреплялась их вера в скорое освобождение, росли их симпатии к нам, партизанам, усиливались поддержка и помощь, которые они нам оказывали.

Спасибо вам, наши боевые подруги-радистки, за радость, которой вы наполняли наши сердца! Вы не считались с усталостью и временем. Немного вас было в отряде — только шесть. А нас, партизан, более пяти сотен. И вы должны были успеть зашифровать и своевременно передать на Большую землю сведения, принять шифровки и записать каждую новую сводку Советского Информбюро. Вместе с нами боролись вы с врагом и никогда не теряли мужества в этой великой битве за освобождение родной Отчизны.

В отряде в шутку говорили, что наши радистки освобождают города.

— Марийка, когда ты возьмешь Харьков? — спрашивали у Ких.

— А ты, Аня, должна завтра обязательно освободить Мелитополь.

Если же радистка «брала» какой-нибудь большой город, ей присваивалось почетное звание по его наименованию. Валя Осмолова была Новороссийской, Мелитопольской, Аня Беспояско — Севастопольской, Мариупольской, Марию Ких называли Ростовской, Черниговской, а потом Киевской.

В начале апреля меня вызвали в штаб и дали новое задание.

— Пойдешь в Ровно и устроишь там нашу новую разведчицу, — сказал командир. — Знакомься, вот она, — и Дмитрий Николаевич подвел меня к невысокой девушке, скорее похожей на школьницу, чем на партизанку.

«Это какая-то шутка», — подумал я.

Девушка протянула руку и тихонько проговорила:

— Валя.

— Николай, — представился я и посмотрел ей в глаза. Они были не по-детски серьезными и таили в себе необыкновенную силу. Нет, у простой школьницы такого взгляда не могло быть. Видать, эта девушка уже хлебнула горя.

Так я познакомился с Валентиной Константиновной Довгер, нашим боевым товарищем по подпольной борьбе в Ровно, верной помощницей и подругой Николая Ивановича Кузнецова.

Лукин подробно рассказал мне, что нужно сделать для устройства Вали.

— Дело в том, — предупреждал он, — что ее функции будут резко отличаться от ваших. Ей необходимо официально устроиться на работу и по возможности стать фольксдойче. Фамилия ее — Довгер — вполне подходит. Но об этом позже. Пока вам обоим завтра утром надо попасть в город. Ты, Николай, у нас везучий в таких делах, поэтому мы и решили поручить Валю тебе.